Вспоминая брата
Автор: anna Март 20th, 2015
Николай Михайлович  Демидов 1918-1999
Мой брат, Николай Михайлович, был первенцем в нашей крестьянкой семье. Родился в декабре 1918 года. С детства помогал отцу и матери по хозяйству, полюбил домашних животных и охотно ухаживал за ними. И не случайно при выборе профессии поступил в Алатырский сельхозтехникум, после окончания которого в 1941 году стал дипломированным зоотехником. В стране заполыхала война. Через полгода после ее начала зоотехник Демидов был призван по мобилизации в Красную Армию и покинул родную Дурасовку (ныне с. Октябрьское Порецкого района). Вернулся домой через четыре года, награжденный медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией».
При жизни Николай Михайлович гордился, что он участник, ветеран Великой Отечественной войны, но этим не кичился. Иногда вспоминал военные годы, однако не делился тем, что испытал и пережил. Мало кто знал, что он был в числе младших командиров и наравне с подчиненными ему бойцами переносил все тяготы фронтовой жизни.
С конца сороковых годов он жил в Шумерле. Поначалу с женой, Евдокией Григорьевной, снимали квартиру, а потом построили свой дом, постепенно обзавелись домашним хозяйством, в котором была корова, выращивались бычки, телки, свиньи и домашняя птица трех видов. Сено для крупнорогатого скота заготавливали на участках, выделяемых лесокомбинатом в своих угодьях. К заготовке корма брат привлекал на помощь знакомых, меня, а затем – одного из наших племянников, прошедшего службу в армии. На одном из ежегодных сенокосов в лесу, во время обеденного перерыва с отдыхом, племянник поинтересовался участием Николая Михайловича в войне. Брат находился в приподнятом настроении от ясной погоды, тучных полян, дружной работы косцов, и был, казалось, расположен к любому разговору. Участники косьбы замолкли в ожидании оригинальных воспоминаний о боях с немцами, в которых, как все предполагали услышать, Николай Михайлович проявил себя, конечно же, с лучшей стороны. Моя память хорошо сохранила им сказанное.
— Если посчитать, — подумав, заговорил брат, — на фронте я был года полтора. Для человека на войне срок немалый. Долго быть на передовой – почти не иметь шансов остаться в живых. Многие ребята погибали в первом же бою. Или становились калеками. Они-то и вернулись домой. Вернулись и те фронтовики, которых заменяли свежими силами, отправляли на переподготовку, на переформирование или по ранению в госпитали. Словом, фронтовики так или иначе получали передышки. В их числе оказался и я. У меня тоже были передышки. А воевал я, как тысячи других… В меня стреляли – и я стрелял. От мин, снарядов и бомб прятался. О присяге не забывал. Как положено по уставу, выполнял все приказы командиров. Подвигов, как Матросов, не совершал. Полтора года фронта с избытком хватило, чтобы все познать: и оборону, и наступление, и даже штыковую атаку с криками: «За Родину!», «За Сталина!». Словом, пороху вдоволь понюхал… Вот и все. Больше рассказывать не о чем. А нам пора от войны перейти к мирному труду. Трава ждет.
Брат сверкнул в улыбке голубыми глазами, видимо, довольный тем, что поставил точку в разговоре о войне. Поднялся с земли – среднего роста, плотный, с начавшей седеть головой – и, слегка прихрамывая, пошел к кусту черемухи, на котором висела его коса…
Николая Михайловича давно нет в живых. Он ушел из жизни в возрасте восьмидесяти лет; похоронен на одном из городских кладбищ.
Где он воевал и какие, по его словам, передышки были у него на фронте, выяснилось в результате поиска сведений о его службе в армии во время войны.
В декабре 1941 года он попал в 9-ю автобронетанковую бригаду, которая входила в состав Западного фронта и вела ожесточенные бои под Москвой. В начале января следующего года бригаду переформировали во 2-ю танковую бригаду. В ней, будучи стрелком отдельной стрелковой роты, он принял присягу и встал на защиту Родины. Участвовал в боях в Подмосковье. В феврале 1943 года роту, в которой служил, передали в состав 375-ой Уральской стрелковой дивизии, прибывшей из-под Ржева. Николай Михайлович оказался в 241-ом полку. В звании старшего сержанта его назначили помощником командира взвода. Из Подмосковья дивизия была направлена под Орел, где вступила в бои с противником. В одном из боев помкомвзвода Демидов получил осколочное ранение в бедро правой ноги. Лечился в госпитале, вернулся в полк и снова взял в руки оружие. Через некоторое время его неожиданно направляют на курсы радистов. Однако по их окончании ему пришлось продолжить службу не радистом, а командиром взвода в 150-ом армейском запасном полку, обеспечивавшем пополнение фронтовых частей 27-й армии. В тот период 27-я армия в составе 1-го Украинского фронта теснила врага в Корсунь-Шевченковском направлении. 150-й полк не являлся штрафным подразделением, но многие освобожденные из плена и осужденные фронтовыми и тыловыми военными трибуналами проходили через него. В полку оформлялись роты и направлялись на фронт. Командирами подразделений назначались люди из его состава. По приказу один из взводов принял под командование старший сержант Демидов. Рота, в которой числился его взвод, участвовала в упорных боях в Белогородской области и на Украине под Корсунь-Шевченковском. В мае 1944 года Николая Михайловича, опять неожиданно, направили в Алма-Атинское пехотное военное училище. Как отмечено в характеристике, курсант Демидов учился с большим желанием. Однако офицером ему не суждено было стать: на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 25.09.1945 года в ноябре того года он был демобилизован.
Известных на всю страну подвигов Николай Михайлович действительно не совершал. Однако, как гласят скупые архивные данные, в одном из боев под Белгородом он, оказывается, заметно отличился: почти вплотную подполз к наступавшим танкам и противотанковыми гранатами вывел из строя две бронированные машины.
Откровенным Николай Михайлович, наверное, был только наедине со мной. Запомнилась одна из наших встреч в его доме, когда он сам, без моих вопросов, завел разговор о войне. Поводом была книга маршала Г.К. Жукова «Воспоминания и размышления», которую он купил и очень внимательно читал. Порассуждав о книге и ее авторе, брат невольно перешел к своим воспоминаниям. И чем больше увлекался ими, тем заметнее становился взволнованным. Он давным-давно бросил курить, а тут попросил у меня сигарету. Машинально размял ее пальцами и, не затягиваясь, задымил. Помолчав, он образно, не скрывая правды, рассказывал об отдельных жестоких боях. Называл некоторые далекие населенные пункты, фамилии командиров, многих рядовых бойцов, с которыми прошел не один десяток верст по военным дорогам. Вспомнил, кто первым поднимался за ним в атаки и проявлял храбрость. С уважением отозвался о яростно сражавшихся штрафниках. Некоторые из них, по словам брата, будучи ранеными, лежа на земле, не переставали кричать: «Вперед!», «Бей гадов!».
— Перед каждым боем приходилось подавлять в себе страх за свою жизнь, — говорил брат. — А мне как взводному никак нельзя было его проявлять. На меня люди смотрели. Себе и солдатам внушал не думать о смерти, не терять надежды остаться в живых. А чему быть, того не миновать…
Николай Михайлович не преувеличивал, что «пороху вдоволь понюхал». Однажды пришлось его «нюхать» даже от своих. В одном из наступательных боев их рота вырвалась вперед и вплотную приблизилась к позициям противника. Но об этом вовремя по какой-то причине никому не доложили. И рота попала под удар наших «катюш». «Все кругом горело. Даже земля, — рассказывал брат. — Немцам, конечно, здорово досталось… Но и мы потеряли немало бойцов».
Брату запомнился еще случай, когда, по его выражению, душа чуть было не рассталась с телом.
Продвижение пехоты по открытой местности без особого труда было замечено противником. Последовал ураганный артиллерийский огонь. Бойцы разбегались и спасались как могли. Многие скатывались в воронки от разорвавшихся снарядов. Николай Михайлович тоже скатился. Попал то ли в ложбинку, то ли в старую воронку. Не успел прижаться к земле, как почти рядом разорвался вражеский снаряд. Выброшенный взрывом грунт, словно хотел заживо похоронить, обрушился на Николая Михайловича и сравнял с землей место его укрытия. Оглушенный до пронзительного звона в ушах, придавленный грудой раздробленной в крушья и пыль почвы, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. На воздухе чудом осталась полузасыпанная голова, но она была, как говорят, чугунной. Спасли его бойцы, собиравшие после артобстрела раненых и погибших. Услышали хриплый голос: «Откопайте…» Его вытащили, можно сказать, из могилы. «Повезло, товарищ старший сержант, — сказал один из бойцов. — Если бы голову завалило, навряд ли тебя нашли. Стал бы без вести пропавшим». И успокоил: «Ничего, цел! Даже не ранен. Полежишь денек – и опять будешь в строю».
В мирное время к двум медалям у Николая Михайловича прибавилась еще одна награда: орден Отечественной войны II степени, а затем государство бесплатно обеспечило его легковым автомобилем «Таврия». Так было отмечено его участие во всенародном подвиге по защите Родины.
***
Посвятить себя масштабному разведению животных у брата не получилось. В послевоенные годы он работал в сельхозотделе Порецкого райисполкома, потом – в сельхозотделе Шумерлинского, но из-за нехватки транспорта для поездок по колхозам и совхозам с работой пришлось расстаться. Подолгу ходить пешком он не мог из-за ранения, которое со временем дало о себе знать. Основная часть трудовой жизни Николая Михайловича прошла в инспекции госстраха по городу Шумерле, где он работал агентом. В коллективе инспекции его уважали и как участника войны, и как отличного работника.
М. Демидов.
http://xn--21-dlcie3di0l.xn--p1ai/vspominaya-brata/